На других снимках место, где был найден труп, обвели мелом. Комната была сфотографирована в разных ракурсах: неубранная кровать, детская колыбелька, кухонный стол, стулья, газовая плита, обогреватель, палитра и краски на скамье у широкого окна. Окно, точнее, застекленная дверь бывшего гаража, имело в нижнем углу треугольное отверстие. На голых стенах висели картины без рам — тоже своего рода окна, из которых открывался вид на мрачный причудливый мир.

— Почему разбито стекло?

— Симпсон сказал, что оно разбилось давно. Кэмпион все никак не мог вызвать стекольщика. Он пребывал в иных мирах, баловался красками, и ему было не до того, чтобы обеспечить жене и ребенку нормальную жизнь.

— Ты не большой его поклонник?

— По-моему, он хорош гусь. И ему такая встряска только на пользу.

Мунган швырнул снимки на стол. Из кармана куртки он вынул пуговицу и начал задумчиво крутить в пальцах. Большая коричневая пуговица с остатками коричневых ниток. Пуговица из плетеной кожи. Я недавно видел такую, только не мог вспомнить, где именно.

— Ребенок спал в той же комнате?

— Второй комнаты нет. Жили как ирландские бродяги, — добавил он с интонациями ирландского буржуа.

— Что случилось с ребенком в ночь убийства?

— Об этом-то я и собирался рассказать. Произошла странная штука — потому-то мы и заподозрили Кэмпиона. Кто-то, наверное убийца, вытащил ребенка из колыбельки и подложил в машину у соседнего дома. Жившая там женщина, негритянка по фамилии Джонсон, проснулась на рассвете оттого, что в ее машине плакал ребенок. Она знала, чей он, — они с Долли были в хороших отношениях. Она решила отнести его Кэмпионам. Так она и обнаружила труп Долли.

— Где был в ту ночь Кэмпион?

— По его словам, пьянствовал, пока не позакрывались бары. Потом сел в машину и носился по округе. Такую версию ни подтвердить, ни опровергнуть. Он не назвал ни баров, ни мест, где катался. Сказал, что под утро поставил машину в тупике у Скайлайна и заснул. Из этого не вытекало, что он не мог быть убийцей. То, что он тогда напился, подтвердилось. От него страшно разило перегаром.

— В котором часу была убита его жена?

— Между тремя и четырьмя утра. Коронер приехал в восемь и сказал, что смерть наступила четыре-пять часов назад. Он определил это по температуре тела и содержимому желудка. Одно подтвердило другое.

— Откуда он знал, что она ела и в какой последовательности?

— Кэмпион сказал, что они поели в шесть вечера. Он купил пару гамбургеров — хорошая диета для кормящей матери! — и человек в драйв-ине подтвердил это. Похоже, за едой они и повздорили. Кэмпион забрал все деньги, какие были в доме, и уехал пьянствовать.

— Из-за чего они поссорились?

— По его словам, из-за всего сразу. Они уже давно не ладили.

— Это он так сказал?

— Да. Он словно нарочно себя чернил.

— Он не говорил, что завел другую женщину?

— Нет. Что ты думаешь об этом, Лу?

— Думаю, что можно доказать, что он говорил неправду насчет ночи пятого мая. Ты не говорил утром с Ройалом?

— Он звонил — сказал, что взяли Кэмпиона. Хочет, чтобы я приехал в Редвуд-Сити и принял участие в допросе.

— Кэмпион в чем-нибудь признался?

— Он вообще помалкивает. Ройал даже растерялся.

— Он не рассказывал о мотеле в Салин-Сити?

— Ни слова. — Мунган вопросительно уставился на меня.

— Как показал ночной портье Нельсон Карп, Кэмпион провел там ночь с женщиной. Или часть ночи. Они зарегистрировались как мистер и миссис Берк Дэмис — это одно из имен, которыми пользовался Кэмпион. Регистрационная карточка у местной полиции. Похоже, он создавал себе алиби.

— Настоящее или фиктивное?

— Ты сможешь выяснить это скорее, чем я.

Мунган встал и посмотрел на меня:

— Почему бы тебе не рассказать об этом подробнее?

— Вчера я рассказал это Ройалу. Но он не заинтересовался. Может, тебя это больше заинтересует.

— Считай, что это так. Но если алиби настоящее, почему Кэмпион о нем помалкивает?

— Спроси у него сам.

— Придется.

Мунган бросил коричневую пуговицу на стол так, что она полетела на пол. Я ее подобрал.

— Вещдок?

— Не знаю. Пуговица была в кулачке у младенца, когда миссис Джонсон нашла его в своей машине. Она не знала, откуда эта пуговица. Никто не знает.

Я пытался припомнить, где видел такую пуговицу. Я копался в глубинах памяти, но ничего, кроме запаха и шума моря, не выкопал.

— Можно, я ее возьму?

— Нет, я читал рассказ о том, как пуговица помогла разгадать тайну. У меня к ней особое чувство.

— У меня тоже.

— Чур, первый! — Улыбающиеся глаза-щелочки смотрели на меня. — Уверен, что не будешь бриться?

— Пожалуй, побреюсь.

Он извлек из нижнего ящика стола электробритву. Я пошел в ванную, где и побрился. Под слоем щетины оказалось знакомое лицо человека, напрашивающегося на неприятности.

Глава 21

Когда я вышел из ванной, Мунгана не было. По его телефону я позвонил Вики Симпсон. Никто не ответил. Молодой полицейский сообщил, что она еще в Цитрус-Хиллз, ждет разрешения властей забрать тело мужа. Я сдал «форд» в аэропорту Сан-Франциско, сел на самолет в Лос-Анджелес, а там забрал свою собственную машину и поехал через апельсиновые рощи в Цитрус-Хиллз.

Сначала я решил навестить младенца. Его бабка жила в западной части города, где строители устроили хаос. Я приехал в разгар дня. В облаках пыли двигались бульдозеры, словно танки на ничейной земле.

Дом отделяла от улицы давно не стриженная живая изгородь. Постоянная пыль посеребрила кустарник. Двухэтажный сборный дом давно не мешало бы покрасить. Дырки в сетчатой двери были заделаны веревочкой. Я постучал.

Женщина, отворившая мне, выглядела слишком молодо, чтобы быть бабушкой. Платье с воланами и высокие каблуки подчеркивали стройность фигуры. У нее было детское личико, на котором время оставило свои следы. Она была посветлее, чем дочь.

— Миссис Стоун?

— Да.

Я сказал, кто я такой и чем занимаюсь.

— Я бы хотел зайти — задать несколько вопросов.

— О чем?

— О вашей дочери, о том, что с ней случилось. Я понимаю, что это больная тема...

— Это верно. Стоит ли к ней возвращаться? Вы знаете, наверное, не хуже меня, кто убил. Вместо того, чтобы приезжать и мучить меня, взяли бы и поймали того человека. Он же где-то рядом.

— Вчера я поймал Кэмпиона, миссис Стоун. Он в Редвуд-Сити.

— Сознался?

Прилив жадного интереса обострил и состарил черты лица.

— Пока нет. Нужны дополнительные факты. Я веду это дело и был бы вам признателен, если бы вы могли помочь.

— Прошу, заходите.

Она открыла дверь и провела меня через холл в гостиную. Из-за опущенных штор там царил полумрак. Вместо того чтобы поднять шторы, она зажгла торшер.

— Извините, что жуткая пылища. Трудно держать дом в порядке, когда они там все разворотили. Стоун хотел продать дом, но оказалось, что за него много не выручишь. Повезло тем, кто живет на другой стороне улицы. Их сносят. Но здесь оставят все как есть.

Во всем, что она говорила, ощущались протест и недовольство. Она, наверное, была по-своему права. На мебели был густой слой пыли. Но даже если бы его не было, мебель все равно выглядела бы убого. Я сел на стул, хозяйка на диван. У нее были манеры миловидной женщины, не знающей, что делать со своей внешностью, кроме как любоваться ею в зеркале.

В данный момент я был зеркалом, и она улыбалась вовсю:

— Что вам рассказать?

— Начнем с вашего зятя. Вы его встречали?

— Однажды. Но и этого мне хватило с лихвой. Мы с Джеком пригласили их на Рождество. Поджарили индейку, все чин чином. Но этот Брюс Кэмпион держался так, будто попал в трущобу. Увез Долли с такой стремительностью, словно тут эпидемия чумы. Ему и невдомек, что мы дружны с лучшими людьми этого города.

— Вы с ним поссорились?

— А то нет! С какой стати он задирает нос? Долли сказала, что они ютятся в гараже, а у нас свой дом двадцать с лишним лет. Я спросила, что он собирается предложить ей, когда думает найти работу, и так далее. Он сказал, что женился на ней, что тут еще, мол, предлагать. А работа у него, дескать, есть — живопись. Я спросила, много ли он этим заработал. Оказалось, не очень: они сводят концы с концами с помощью друзей. Я сказала, что моя дочь не нуждается в милостыне, а он ответил, что мне это кажется. Она на шестом месяце, а он смеет говорить такое ее матери! Я пыталась уговорить ее послать его подальше и остаться у нас, но Долли и слушать не захотела. Больно она была преданная!